Александр Марьянко

Первые европейцы, оказавшиеся на острове Калимантан, который в ХIX веке именовали Борнео, сразу выделили среди населяющих его племен одно, известное под именем даяков, некоторые обычаи которых производили неизгладимое впечатление. Главным из них явились многолетние межплеменные войны, целью которых являлись… срезанные головы побежденных. Престиж племени увеличивался от количества таких трофеев. В некоторых домах копченые человеческие головы просто лежали корзинами. Сушеные головы сын наследовал от отца и считал их драгоценным достоянием. Иногда такие трофеи объединялись и хранились в большом племенном доме - они считались собственностью всей общины.

Уже позже было установлено, что этот обряд никоим образом не являлся монополией даяков и в прошлом был широко распространен среди народов Старого (племена аборигенов острова Тайвань) и Нового Света (племя хиваро в Эквадоре). В самой Индонезии охота за головами была хорошо знакома жителям островов Суматры и Сулавеси (Целебс), однако наиболее громкую славу самых яростных охотников снискали ибаны (или морские даяки) Северного Калимантана. Исследования первой половины ХХ века позволили по-иному осветить этот обряд, отражающий в себе механизм регулирования отношений человека с природой и символизировавший борьбу двух антагонистических начал, верхнего и нижнего миров, а также постоянную смену и чередование жизни и смерти.

В числе многочисленных причин, обусловивших популярность практики добывания головы врага у ибанов, важнейшее место занимало представление о голове как об особенно богатом источнике жизненной силы, которая способствует плодородию полей и плодовитости женщин, изобилию дичи и рыбы, т.е. обеспечивает благополучие и процветания всей общины. У ибанов известен миф о великом вожде, которому во время военного похода преподнесли голову врага - и тотчас же река изменила свое течение и вынесла воинов к дому, где их ждал богатый урожай риса, где все больные выздоровели, хромые встали на ноги, слепые прозрели и наступило всеобщее благоденствие.

Мужчина, добывший голову врага и преподнесший ее в качестве трофея, доказывал тем самым свою храбрость, свои истинно мужские достоинства, повышал свой престиж в глазах общины. Стремление повысить свой престиж в глазах племени, и, особенно, его женской части, было одной из главных причин, побуждавших мужчин участвовать в этом опасном мероприятии. Нередко требование добыть голову врага исходило от женщин и служило очень сильным стимулом для мужчины - мужа или возлюбленного, для того чтобы принять участие в рискованном военном походе. Непременным условием вступления в брак молодого человека из племени ибанов было преподнесение в дар будущей супруге головы убитого врага. Женское начало как побудительная сила, влекущая к осуществлению обряда, находит выражение в песнях, исполняемых после окончания похода у ибанов или во время похода у тораджей. У ибанов добытая голова иносказательно описывается как украшение, которое потеряла одна из дочерей верховного божества, украшение очень ценное, особенно для женщины.

Тораджийские женщины, провожая мужчин в военный поход за головами врагов, дарили им свои украшения как обереги, которые по возвращении мужчины им возвращали назад. Оставшись в деревне, женская часть общины своими специфическими средствами принимала самое активное участие во всех циклах этого воинственного мужского ритуала, кроме непосредственно исполнительского. Женщины должны были соблюдать определенные запреты. Тораджийским женщинам вменялось обязательно соблюдать чистоту в доме, поддерживать постоянный огонь в очаге, не давать взаймы кухонную посуду, утварь, не мыть голову, не ходить в гости, не снимать кофту и головной платок во время сна. Это делалось для того, чтобы находящиеся в военном походе мужчины не потеряли свои головные платки: если это произойдет, то распустившиеся по плечам волосы будут мешать их дальнейшему продвижению. Спальные циновки ушедших нельзя было сворачивать, надо их вывешивать наружу. Пока мужчины находились в походе, женщинам запрещалось плести циновки из листьев пандануса, так как имеющиеся на их краях маленькие шипы могли причинить боль воинам. Чтобы у мужчин не иссякала храбрость, чтобы все время укреплялась их жизненная сила, женщины должны были каждый день рассыпать по полу рисовые зерна. Имена ушедших произносить было запрещено, чтобы не ослаблять воинский дух мужчин и не привлекать их к дому.

У тораджей экспедицию за головами возглавлял жрец, называемый тадо или тадолако (букв.: "тот, кто указывает путь"). В его обязанности входило: определение дня, благоприятного для начала обряда, во время самого похода - выбор подходящего для ночлега места, толкование примет природы, птичьих знамений. Непосредственно в операции по добыванию головы жрец участия не принимал. Как только мужчины выходили в поход под предводительством жреца, женское население деревни сосредотачивалось вокруг жрицы-шаманки, также называемой тадо. Закрывшись с головой платком, жрица совершала камлание, трактуемое в широком смысле слова как добывание жизненной силы, точно такой же, за которой отправлялись мужчины. На особом сакральном языке она пела длинные песнопения, в которых очень подробно описывались ее путешествия в небесные и подземельные сферы, многочисленные преодолеваемые ею трудности и преграды на пути и, наконец, благополучное возвращение на землю с жизненной силой.

Мужское и женское население представляли собою как бы сообщающиеся сосуды в отношении запаса жизненных сил: уменьшение их в женской среде ослабляло и мужчин, находящихся даже вдали от них. Разобщенные в пространстве в момент совершения обряда, мужчины и женщины действовали синхронно, стремясь совместными усилиями, но каждый своими способами, обеспечить успех всей операции.

Возвращение после обряда происходило по определенной схеме. Вот как описывает очевидец эту церемонию: "Их было человек семь-восемь. Они двигались в один ряд и все время издавали звуки, похожие на шипение. Мечи их были вложены в ножны, на концах которых были прикреплены человеческие волосы. Глава процессии нес трубу, сделанную из раковины, и время от времени дул в нее. К поясу мужчин были привязаны пучки листьев "силада". Один из участников нес позвонок, к которому был привязан сплетенный из таких же листьев треугольник". Воины должны были пройти обряд очищения, который проводила старая женщина. Успешное возвращение мужчин с трофеями превращалось в самый грандиозный из всех ритуалов, символизирующий кульминационный момент единения космоса и общины, с танцами, театрализованными представлениями и диалогическими песнопениями. Назывался он "гавай бурунг" (праздник птиц) и был посвящен верховному божеству и предку ибанов, вещей птице Сингаланг Бурунг, являвшейся, по совместительству, еще и небесным покровителем охотников за головами. В конце праздника процессия женщин направлялась к головам, сложенным на помосте. В рот жертвам женщины вкладывали смесь для жевания, состоящую из бетеля и ореха арековой пальмы, выкрикивали приветствия. Иногда через несколько недель после завершения обряда женщины с пением начинали носить головы от одного дома к другому и требовали плату. После праздника головы оставляли высушиваться на солнце, наблюдать за ними в течение семи-восьми дней должны были мальчики: это было одно из испытаний в обряде инициации.

При добывании головы на личности особого внимания не обращали: их резали не только воинам, но и старикам, женщинам и детям. Основное условие - трофеем считаются только головы убитых врагов, а не умерших естественной или случайной смертью. Именно такие головы наделены особой магической силой. Подготовка головы к консервации сопровождалась сложным ритуалом, подчас включающим и элементы каннибализма. Этот ритуал начинался сразу после того, как воинам удавалось покинуть территорию врага - иначе голова могла потерять свою магическую силу. Через сделанную на затылке прорезь удалялся череп, а затем плоть отделялась от кожи, рот и глаза зашивались. После этого кожу с волосяным покровом в течение нескольких часов варили в специальном травяном растворе, вследствие чего она сжималась до трети своего исходного размера. Далее ее охлаждали, зашивали прорезь на затылке, набивали горячим песком и мелкой галькой и туго завязывали в месте, некогда бывшем шеей. Затем головы несколько дней сушились на солнце или коптились возле костра, к которому был приставлен специальный юноша наблюдать за их состоянием и обеспечивать сохранность. В заключении голову натирали специальным составом и помещали в особый дом или специальную комнату в общинном доме. Дабы задобрить голову ей приносили подарки - табак и, реже, продукты питания. Воин, имеющий на своем счету несколько подобных трофеев пользовался особым почетом и среди соплеменников, и среди врагов, а сами головы тщательно сохранялись и передавались по наследству. Особо ценились редкие головы европейцев, каждая из которых при обмене могла стоить полную корзину голов соплеменников. Ритуал охоты за головами начал постепенно отмирать лишь в конце ХIХ века, хотя отдельные случаи рецидива фиксировались вплоть до 50-х годов ХХ столетия.

Отправлявшийся в военный поход даяк выглядел весьма живописно. Из одежды на нем была набедренная повязка и головной платок, реже - жакет. Из средств личной защиты иногда использовался щит. Тело бывалого воина от горла до пяток украшала сложноструктурированная татуировка, представляющая собой символические изображения древа мира, крыльев птицы-носорога, листьев пальмы, драконов и множества других фигур, которые должны были защищать владельца от злых духов и коллег-конкурентов из другого племени. Помимо магического значение татуировка выполняла и вполне прагматичную роль перманентного джунглевого камуфляжа. Успехи в охоте за головами отражались в особых антропоморфных фигурах, татуированных на пальцах и тыльной стороне кистей. Наносить себе такие изображения имел право только удачливый воин или вождь.

Основным оружием воина-даяка являлись копье, щит и меч мандау (дуку), или, как его называют малайцы, паранг ихланг, который в ограниченных количествах производят и сегодня. Он дожил до наших дней во многом благодаря тому, что совмещал в себе как функции оружия, так и достоинства тяжелого джунглевого ножа-мачете. Меч носился в ножнах на плетеном ремне лезвийной частью вверх либо через плечо, под локтем, либо на бедре. При значительном разнообразии форм, обусловленных принадлежностью к различным племенным традициям, можно выделить основные особенности этого инструмента.

Клинок мандау однолезвийный, слабоизогнутый и расширяющийся от рукояти к острию длиной до полуметра и толщиной до 5 мм. Как правило, мандау имел одностороннюю "стамесочную" заточку со стороны рабочей руки владельца. Реже клинок имел симметричную "сабельную" заточку, наличие которой большинством исследователей рассматривается как поздняя адаптация клинка к ведению боевых действий в ущерб его "хозяйственно-бытовой" направленности. И обух, и его скос украшались сложным вырубным и прорезным орнаментом, а сам клинок - гравировкой и сквозной пластинчатой инкрустацией деталями из бронзы. Наиболее древние и ценные клинки украшены причудливой инкрустацией из драгоценных металлов. Мотивы были самыми разнообразными - извилистые узоры, растительные орнаменты, животные, птицы и мифические существа. Наряду с несомненными художественными достоинствами декор нес магическую и смысловую нагрузку, исполняя роль талисмана и оберега. Плоская сторона клинка, как правило, не украшалась. На хвостовик посредством смолы растений-каучуконосов насаживается рукоять Г-образной формы. Она дополнительно упрочнялась оковкой и обмоткой из ратанга, витой проволоки или прядей волос. Часто рукоять покрывал искусно выполненный резной орнамент, представляющий собой сложный растительный узор или изображения гротескных лиц-масок. Реже рукоять выполнялась из кости, также щедро украшенной резьбой. К головке рукояти сквозь специально проделанные отверстия крепились несколько длинных прядей волос человека или козла. Общая длина мандау с рукоятью достигает 600 - 700 мм.

Ножны также изготавливаль из дерева юлин и, реже, из кожи. Они представляли собой две половинки, скрепленные между собой декоративно сплетенными волокнами ратанга или пальмы. Ножны снабжаются плетеным из растительных волокон ремнем. Устью придавалась особая форма, позволявшая вставлять и надежно фиксировать расширяющийся к острию клинок. Ножны украшались резным растительным орнаментом и, реже, окрашивались в неяркие цвета, а также снабжались кусками шкуры козла или иного длинношерстного животного. Иногда шкурой обшивалась вся сторона, прилегающая к телу, для снижения демаскирующего шума при скрытном передвижении на местности. Часто ножны имели дополнительный карман для небольшого вспомогательного ножика инланг или пису раут, формой клинка отдаленно напоминавший современный сапожный "косячок", с односторонней заточкой и длинной рукоятью, также украшенной резьбой. Он использовался для хозяйственных нужд, а также при подготовке головы-трофея к консервации. Часто ножны дополнительно украшали амулетом - нитками бисера и створкой раковины улитки или частью самой раковины, надеваемой на ремень.

Изготовление мандау производилось вплоть до середины 50-х годов ХХ века группой специализированных мастеров. В то время как искусные резчики по дереву и кости занимались прибором и ножнами, изготовление лучших клинков было сконцентрировано на юге Калимантана вблизи местечек Нагара и Марабахан. Местные источники железных руд и стремительные горные ручьи, в которых закалялись клинки, придавали им отменные прочностные свойства. Один из путешественников описал несчастный случай на реке, когда для спасения жизни даяк одним ударом своего мандау перерубил натянутый стальной трос. Отдельная группа мастеров занималась нанесением гравировок и инкрустацией клинков. Также как и самому оружию, процессу производства стали для него предписывались магические проявления. Труд кузнецов и оружейников был обставлен сложными магическими ритуалами и церемониями. От греха подальше их выселяли в отдельные дома, где они жили особым производственным сообществом с собственными духами-покровителями, амулетами и верованиями, защищавшими их от вредоносных сил.

Вследствие серьезных социальных изменений и по причине окончательного прекращения практики охоты за головами, изготовление качественных мандау на Калимантане сошло на нет к середине ХХ века. Их место заняли сельскохозяйственные тесаки паранги местного кустарного производства, а также продукция небольших местных заводов, производящих традиционные джунглевые ножи, боло и мачете. Небольшое количество мандау продолжает производиться для нужд туристов в исторических центрах прикладного искусства, но качество этих клинков достаточно скромное, а максимум внимания уделяется отделке прибора и ножен. Интерес современного мира коллекционеров к мандау достаточно высок и цены на аутентичные клинки варьируются от нескольких сотен до нескольких тысяч долларов США. При этом сами даяки отнюдь не стремятся срочно обменять оружие дедов и прадедов на приятно шелестящие купюры. Хотя многие потомки охотников за головами давно не живут общинными домами, не используют подсечно-огневое земледелие и не подрабатывают на досуге пиратством, но старые мандау занимают в доме почетное место в качестве фамильных реликвий. Некоторые столь же бережно хранят и головы, доставшиеся в наследство, но уже подальше от чужих нескромных взоров.

К концу ХХ века "охотниками за головами" все чаще стали называть не даяков, а кадровые агентства, занятые поиском и переманиванием высококвалифицированных работников. Вновь об этом жутковатом обычае мир вспомнил лишь в конце ХХ века, когда по Западному и Центральному Калимантану в 1997 и 1999 году пронеслись волны кровавых этнических зачисток. Их спровоцировала неудачная попытка индонезийского правительства разрешить демографические проблемы перенаселенных островов Мадуры и Явы путем переселения части их жителей на Калимантан. Падение уровня жизни коренного населения вызвало резкий всплеск национализма и насилия, жертвами которого стали переселенцы. Сообщения мировых информационных агенств изобиловали подробностями о сотнях обезглавленных тел, возродившейся охоте за головами, ведущейся вооруженными ножами и мачете молодежными бандами, ритуальном каннибализме и массовом бегстве поселенцев не смотря на введение в "горячие точки" острова правительственных войск. Кадрами из фильма ужасов выглядели документальные съемки одной из комнат заброшенного отеля, являвшегося штабом экстремистов, в котором головы жертв хранились в мешках, сваленных в кучу, и молодых даяков, играющих в футбол отрезанной головой. Тем не менее, большинство антропологов сходятся во мнении что былой ритуал и с трудом погашенный конфликт не имеют между собой ничего общего. Как было уже не раз в мировой истории, под маской былых обычаев и полузабытых традиций таится вполне современный национальный экстремизм в своих крайних проявлениях.